Книга.

Маленькая предыстория к этому рассказу:

Писала его на конкурс группы "Ручной переплет, ремонт и реставрация книг ", приуроченный к пятилетию со дня её создания. Литературная часть конкурса увы не состоится, но рассказ терять не хочется, поэтому опубликую его тут.

Вторым толчком к написанию именно на эту тему стал пост в другой группе, в котором была отображена "расчеленёнка" книги и переделывание переплёта в коробочку под мелочи.

Печально, что люди так варварски поступают с книгами.

И так рассказ:

Маленькие пальчики, первые слова, больше похожие на тайный язык и робкие, совсем неуверенные шаги - начало новой жизни полной открытий. Погремушки и пелёнки, пару мягких игрушек и она - первая книга в жизни маленького человека.

Нет, не обычная, не та, что читала мама по вечерам, а та, которую можно самостоятельно листать и даже пробовать на вкус. Малютка из плотного пластика с яркими картинками мячика, юлы и даже тигра, которая завораживала и занимала часами. Пластик, который немного горчил на языке, как сказали бы в рекламе “вкус знакомый с детства”.

А потом появилась и первая настоящая книга - это были произведения Чуковского. Такая большая, в белом переплёте, с множеством красочных иллюстраций, которая каждый раз завораживала по ново.

Когда книга стояла в шкафу, то каждый раз манила к себе, поблескивая и отражая солнечные лучи глянцевой обложкой. Так хотелось дотянуться до неё, вытащить из шкафа и улечься на большом ковре, чтобы перелистывать плотные странички полные дивными животными. А своеобразный щелчок пластикового покрытия в желобке у корешка был сигналом к началу волшебного представления.

Читать я тогда не умела, но это не мешало мне видеть истории из жизни доктора Айболита или сочувствовать Федориному горю - постепенно я знала их истории наизусть.

Я росла, а со мной росла и полочка с детскими книжками. К книжке про Муху-Цокотуху (тогда ещё Кацатуху) подселялись и другие. Чем больше книг становилось на полочках, тем меньше картинок в них было. Буквы отвоевывали у иллюстраций всё больше и больше пространства на бумаге, а фантазия постепенно затмевала и без того редкие рисунки художников.

В коллекции появлялись различные книги: маленькие и большие, пухленькие томики со стихами и очень тонкие брошюрки, старые и совсем новые, и уже совсем не детские - каждая очаровывала своим неповторимым шармом.

Новая книга, например, которая только попала на полку книжного магазина выглядела невинно как молодая невеста с чисто белыми страничками, похожими на свадебный наряд. Её нужно было осторожно открывать, чтобы не сломать именно тот изгиб, который так волшебно похрустывал в детстве. Это стало почти своеобразным ритуалом, осторожно раскрыть корешок и нежно пальчиками пройтись по сгибу со стороны форзаца, немного приглаживая и разравнивая получившийся бугорок. Нужно было растянуть этот момент до первого прочтения, как прелюдию, некое заигрывание перед главным действием. Закрыв глаза вдохнуть полной грудью этот сладкий запах чернил и бумаги - парфюм фантазии и аромат нового мира, который предстояло покорить.

И только потом начать читать, осторожно перелистывая каждую страничку и впитывая каждую букву, уходить в очередное сражение с главным героем или томно вздыхать над участью бедной куртизанки, полюбившей не того молодого человека.

У старых книг совсем другой вид и аромат. Они, как свидетели прожитых дней, как немые хранители историй домов в которых они жили.

Вот тёмный уголок страницы, вы видите?

Ведь книга в этом не виновна. Хозяин, что когда-то слюнявил молча палец, оставил здесь свой отпечаток.

А вот пятно от кофе - её ль вина?

Конечно, нет, то мяч попал на стол и опрокинул чашку.

Загнули уголок странички и забыли книгу на года, оставив в памяти последнюю строку - но книга ведь теперь больна, она калека с сломанной страницей.

Ну что пройдёмся дальше?

Безупречны уголки, зато поля, о ужас!

Сначала карандаш и почерк тонкий - заметка о главной героини, а потом коряво нацарапаны слова приписки - "Аня дура! Виновата во всём сама!". Чернила синие и острые углы у букв, как клеймо оставленное на плече миледи палачом.

Иногда потёртый корешок, бывает сбитый уголок и трещинки в переплёте, заломы на страницах, заметки на полях, пятна от напитков и даже небрежно вырванные кем-то страницы - кощунство, заставляющее обливаться сердце кровью.

Без разницы на сколько не был бы бездарен автор, в чем вина бумаги на которой он был издан?

Кто дал кому-то право рушить, портить, рвать то, что было создано трудом другого человека?

Кто дал человеку право истязать неповинное творение?

Эти книги иногда рыдая просят о том чтобы их пожалели, исцелили и спасли.

Морально больно и печально, смотреть на старенький словарь и кипу детских книжек, на тот роман, что дама купила с горяча, чтобы забросить в дальний ящик после первых трёх страниц.

О если бы они могли ответить людям тем же, сопротивляться и кричать - они смогли бы дать отпор, спасти своё невинное обличье и донести до тех кто будет жить потом, то, что ныне отчасти исчезло.